Шимкевич Владимир Михайлович

1858-1923

Российский зоолог, пропагандист и теоретик эволюционного учения. В 1886 году получил учёную степень магистра зоологии в Санкт-Петербургском университете. В 1886-1889 годах – приват-доцент, а в 1889-1923 годах – профессор кафедры зоологии, сравнительной анатомии и физиологии животных Петербургского университета. В 1905-1909 годах - декан Физико-математического факультета. В 1894-1896, 1911-1913 годах - заведующий Зоотомическим кабинетом; в 1889-1894 годах - заведующий Зоологическим кабинетом. В 1919-1922 годах – ректор Петроградского государственного университета.

«В 1885 году я приехал магистрировать в Петербург и, конечно, первым делом отправился к Н. П. Вагнеру. Он тогда жил в университете, но устав 1884 года, обязавший университет дать квартиру инспектору студентов, уже вскоре потом заставил правление университета передать квартиру Н. П. Вагнера лицу, назначенному на эту новую должность. Старик обиделся и, говорят, возвратил в правление диплом на звание почетного члена Петербургского университета.

Н. П. Вагнер этого периода остался в моей памяти в виде седенького старичка, уже согбенного годами, но еще недряхлого, со странным почти стеклянным взглядом, всегда устремленным куда-то мимо собеседника. Голос у него был резкий, скрипучий, переходящий часто в фальцет и вообще невыгодгый для лектора. Н. П. Вагнер спросил меня, мои ли это статейки он читал в Zoologischer Anzeiger. Я сказал, что мои, и, конечно, осведомился насчет того, что нужно для магистерского экзамена.

- Что нужно? – Все!

Это было весьма лаконично, но не совсем определенно. Однако, никакого другого ответа я так и не получил…

Другим зоологом в Петербургском университете был Модест Николаевич Богданов. Бесспорно талантливый человек, тоже с художественным чутьем, прекрасный популяризатор и автор «Мирских захребетников», но специально исключительно занимавшийся орнитологией, он уже хворал в это время, хворал той болезнью, которая через три года свела его в могилу. Он отнесся к экзамену моему совсем иначе.

- Вы сами знаете, на что обратить внимание. Раз у вас есть работы, то экзамен вопрос второстепенный, а вот я вам что скажу: знаете этого господина?

И он показал новый том трудов кавказского орнитолога Радде, с которым, оказывается, у него была полемика и вообще приятные отношения, часто устанавливающиеся между людьми, занимающимися одной и той же специальностью. Дальнейший разговор уже касался не экзамена, а «этого господина» Радде.

Из других экзаменов наиболее серьезным являлся экзамен у Ивана Михайловича Сеченова, вместе с Менделеевым и Бутлеровым составлявшего гордость Петербургского университета, но он сразу в двух словах ясно и определенно сформулировал свои требования…

Наконец, подошел день экзамена. М. Н. Богданов не мог уже подниматься по лестницам, и экзамен был назначен в какой-то маленькой, совсем не торжественной комнатке внизу.

Н. П. Вагнер предложил вопрос, на который можно было отвечать в течение нескольких дней: филогения всего животного царства.

Говорю четверть часа, говорю полчаса, говорю три четверти часа – Н. П. Вагнер не прерывает ни единым звуком.

Наконец, М. Н. Богданов не выдержал: «чего же еще тебе нужно? Видишь, ничего не знает. Пиши неудовлетворительно». Тогда Н. П. Вагнер наконец разрешился вопросом: а не знаете ли вы работы «Немца» о цестодах?

Под «Немцем» надо было разуметь чешского ученого Nemec и под его работой только что появившееся за несколько дней до экзамена его предварительное сообщение в Comptes Rendus. – Конечно, я не мог знать ни Немца, впервые выступившего с этой работой, ни его работы, чем, по-видимому, доставил большое удовольствие Н. П. Вагнеру. М. Н. Богданов отпустил меня через четверть часа.

Рубикон был перейден и, уходя с экзамена, я думал, зачем я потратил столько сил и Весной следующего года я защищал в С.-Петербурге диссертацию, представлявшую собой переделку только что напечатанной мной работы в Archives de Biologie. Оппонентами были Ф. В. Овсянников и Н. П. Вагнер.

Н. П. Вагнер и здесь сделал мне некоторый реприманд.

Начал он свои возражения с того, что вот уже третий москвич защищает в С.-Петербурге диссертацию: сначала Ульянин, потом Коротнев, потом я, и у всех у нас есть одна общая черта.

Н. Н. Полежаев рассказывает, что мое лицо, когда я услыхал свое имя рядом с именами двух тогда уже довольно известных зоологов, выразило приятное ожидание, которое, однако, должно было смениться выражением полной разочарованности, так как Н. П. Вагнер продолжал:

- Это общая черта, исконная для Москвы, - халатность…

Дело в том, что я печатал впервые работу по русски (в Записках Академии Наук) и проявил полную редакционную и корректорскую невинность. У меня не только чуть не в каждой строке можно было найти опечатки, но и в списке опечаток – опять опечатки и т. д. Однако, такое начало меня разозлило и, чувствуя перед собой противника, в области эмбриологии несильного, я стал огрызаться. В одном месте, по словам того же Н. Н. Полежаева, я, соскочив с кафедры, стал не совсем корректно тыкать пальцем в какой-то рисунок для убеждения Н. П. Вагнера.

Однако, это все не мешало Н. П. Вагнеру по существу относиться ко мне с полным доброжелательством.

В этот же приезд мой в С.-Петербург он предложил мне свободное место хранителя кабинета, а когда умер М. Н. Богданов, то он еще до защиты докторской диссертации предложил меня на вакантную кафедру, которую я занял в 1889 году».

Шимкевич, В. Н. П. Вагнер и Н. Н. Полежаев. (Из воспоминаний зоолога) // Журнал Министерства Народного Просвещения. – 1908. – Новая серия. Часть XVI, июль. – С. 5-10.