Аверкиев Дмитрий Васильевич

1836-1905

Драматург, беллетрист, театральный критик. Выпускник физико-математического факультета Петербургского университета (1859)

Я намерен рассказать о том, как обучали нас естественным наукам, по возможности избегая своих личных воспоминаний.

Посещение лекций de jure считалось обязательным; некоторые профессора еще делали репетиции или «репетички», как выражался один из них, читавший что-то такое, называвшееся в университетском расписании «логикой». Они смотрели на своих слушателей, как чиновники высшего полета взирают на своих подчиненных; слушание лекций считали службой и отмечали нерадивых. Не ходит студент на лекцию – значит он негодяй , потому что не его дело рассуждать как и что (ей-Богу, приходила иногда в голову мысль: да что это он читает?) читает профессор; сиди смирно, слушай внимательно, не рассуждай и благо тебе будет. Многие читали или по своим запискам, составленным лет за 20, или по своим столь же почтенным древностью печатным руководствам; были и такие, что так заматерели в профессорах, что обходились и без записок и без книжек, но ежегодно повторяли свои лекции слово в слово с неизменными остротами и прибаутками. Молодых профессоров было очень мало, все большинство любило, чтобы студенты титуловали их «ваше п-во»…

…Вообще на естественный факультет поступают люди (по крайней мере, в мое время, когда он не успел еще сделаться модным факультетом) более развитые, чем на другие факультеты. Тут волей-неволей, худо-хорошо, а приходится заниматься и рассуждать: трехнедельным зубрением перед экзаменами ничего не поделаешь.

…на естественный факультет поступали люди более или менее развитые, и профессорам труднее было, чем на другом факультете, заслужить уважение своих слушателей. Одними громкими фразами трудно отделаться; требуются обширные фактические сведения, и нужно непременно следить за наукой. Всегда в курсе есть два-три специалиста, могущие обличить завравшегося профессора.

…Теперь я приступаю к описанию наших профессоров. Профессор зоологии очаровал нас на несколько лекций. Взойдя на кафедру, он сказал: «мы будем говорить о костях», и начал прямо с определения, что такое кость. Этим он прельстил всех слушателей. Надо отдать полную справедливость почтенному профессору: у него был дар рассказывать необыкновенно ясно, убедительно и красноречиво. К несчастью, сведения его далеко не соответствовали ораторскому таланту. Это обнаружилось скоро, именно, когда профессор дошел до мускулов; правда. Он столь же убедительно указывал места прикрепления различных мускулов, так что посторонний ни за чтобы не заподозрил почтенного профессора в незнании, но на беду профессора были студенты, занимавшиеся анатомией помимо его лекций: эти-то студенты и указали другим на промахи профессора.

… Вообще, профессор зоологии имел удел пленять своими лекциями вновь поступивших студентов; со второго курса студенты начинали охладевать к его блестящим талантам. Все легко замечали, что у него есть коньки, на которых он любит выезжать, - к несчастию коньки эти были весьма незавидного свойства и скоро всем надоедали. Профессор до того увлекался и повторялся, излагая свои общие идеи, что лекции его становились невыносимо скучны; выносилось из них весьма мало; вся лекция легко умещалась на четвертке довольно крупного письма. К ошибкам почтенного профессора присоединялась еще крайняя небрежность изложения. А между тем он был человек не без гордости и любил похвалиться своими учеными трудами.

…было однако что-то в этом человеке, что заставляло любить его, прощать половину его недостатков; была сила, был талант. Помню, как после похорон профессора мы сошлись «помянуть» его. Все удивились, отчего не было на могиле его произнесено ни одной речи. Стали рассуждать о профессоре и много теплых и задушевных слов было сказано о нем. Все согласились, что он обладал драгоценнейшим свойством: он умел внушать любовь к науке; он был похож на человека, который, указывая вперед, говорит: «идите туда, там хорошо» - но что именно хорошо он сам не знал; он слишком обленился, слишком долго засиделся на одном месте и трудно было ему сдвинуться с насиженного местечка.

…Антагонистом профессора зоологии и светилом факультета был профессор ботаники. Это был действительно человек весьма почтенный; солидный ученый и солидный профессор, знающий вполне свой предмет. Он вносил в университетский застой новую струю. При другом профессоре или адъюнкте - лучшего и желать бы не надо. Несчастие и в то же время великие достоинства профессора ботаники заключались в том, что он был специалист, занимавшийся известной частью предмета, именно низшими организмами, и потому знавший только один метод – изучение истории развития. Свою специальность он знал вполне удовлетворительно; я нисколько не сомневаюсь, что и другие части науки были ему хорошо известны, но он не обращал на них почти никакого внимания, а к систематике высказывал даже некоторое пренебрежение. Все уважали профессора, но учеников у него не было, да и быть не могло. Нельзя же назвать учениками господ, слепо поклонявшихся профессору, знавших только его мнения и ничего вне их знать не хотевших; они точно зазубрили урок и боялись не сбиться; даже выражения профессорские затвердили.

… Еще милее был профессор минералогии и геогнозии. Он был немец и по-русски говорил вроде того, как Вральман в «Недоросле», с той разницей, что смысл вральмановских речей понятен, а почтенного профессора часто совсем понять было нельзя.

… Я был у почтенного профессора на четырех, никак не больше, лекциях и передам читателям почти все, что вынес из его аудитории. На третьем курсе он читал минералогию. В юности своей профессор согрешил: при помощи студентов перевел свои записки на русский язык и предал из тиснению. На лекциях он раскрывал свою книжечку, вооружался пенсне и начинал читать, страшнейшим образом перевирая слова. Следя по книге, еще можно было понять, что читает ученый муж, но слушая, можно было или хохотать над его уморительным произношением или спать. Не желая заниматься ни тем, ни другим, я избрал благую часть: именно купил себе книжку и перестал ходить на лекции… Были однако охотники посещать аудиторию почтенного профессора, не пропускавшие ни одной его лекции. Я никак не мог понять, чего они там не видали? Не было им другого дела что ли? Или делали они это из приличия? Научиться они ничему положительно не могли; доказательством служит то, что знали они минералогию никак не лучше (если не хуже) нас грешных.

… На экзамене из третьего курса в четвертый, профессор, вызвав меня, встал с кресла, расшаркался и сказал: «честь имею рекомендоваться, профессор такой-то». Я отвечал ему тем же. После экзамена профессор изъявил надежду, что мы в будущем году будем чаще видеться. Я со своей стороны обнадежил его, и в тоже время подумал: «как же, держи карман шире».

Доцент химии читал органическую химию. Систематическое, ясное, вполне научное изложение, прекрасные замечания и строгие интересные выводы из фактов – таков был характер его лекции. Он не производил фурора своими лекциями, но по выходе из аудитории всякий чувствовал, что вынес много нового и дельного; это был один из тех людей, которые заслуживают прочную известность, хотя им вначале приходится бороться с антипатиями некоторой части студентов.

Мне остается сказать еще несколько слов о преподавании добавочных предметов. Физика и физическая география читались профессором по книжке (т. е. буквально читались), изданной для военно-учебных заведений. Были охотники слушать эти упражнения профессора в русском чтении. Опытов почти не делалось; в два года не выдалось ни одного ясного дня для произведения опытов, необходимых для пояснения учения о свете. Что делать, в таком неблагоприятном для науки климате живем!

В мое время для натуралистов было обязательно посещение лекций начертательной геометрии и аналитической геометрии. Теперь математика считается ненужной для натуралиста; можно весьма и весьма сомневаться в этом. Жаль также, что уничтожены лекции начальной астрономии.

…Немного раньше для натуралистов читалось – чтобы вы думали? – История российского законодательства. Что за притча? Кажется, это потому, чтобы дать работу одному завалящему профессору, попавшему в университет по протекции. Уж очень было зазорно поручить ему читать на юридическом факультете, - ну и навязали ему натуралистов и камералистов. Этот профессор впоследствии издал свой курс, и говорят, много курьезов там есть; к несчастью не нашлось охотника разобрать его книжонку.

… В заключение весьма приятно порадовать читателей известием, что в настоящее время естественный факультет один из лучших не только в университете, но и в России.

Аверкиев Д. Университетские отцы и дети // Эпоха. – 1864. - №1/2. – 325-349