Добролюбов Николай Александрович

1836-1861

Русский литературный критик, поэт, публицист. Окончил Главный педагогический институт (1857).

«Мне непременно хотелось поступить в университет. Папенька не хотел этого, потому что при его средствах это было невозможно, но он не говорил мне этого и представлял только невыгоды университетского воспитания и превосходство академического. Тогда этого рода доказательствами меня невозможно было убедить: я был непоколебимо уверен, что если могу где-нибудь учиться в высшем заведении, то это только в университете. Но между тем я видел ясно, что для моего отца действительно очень трудно, почти невозможно было содержать меня в университете. Конечно, будь я порешительнее, я бы объявил, что хочу этого и что проживу там на пятьдесят целковых в год, только бы учиться в университете. Но я не хотел и не мог этого».

«В отчете министра народного просвещения напечатана великолепная бессмыслица, что студенты Главного педагогического института единодушно изъявили желание служить государю на военном поприще, оставаясь притом верными и обязанностям своего звания (!). Эта непонятная оговорка требует объяснения. Дело было вот каким образом. Желание военной службы было действительно единодушное, то есть желала этого одна душа нашего директора, да еще, может быть, человека три-четыре были немного склонны к этому желанию. У директора есть несколько приближенных к нему студентов, и он наустил их, чтобы студенты шли проситься в военную службу. Те объявили о желании директора, и на другой день человек двадцать отправились, некоторые из любопытства, другие – из желания выказаться перед начальником, третьи – чтобы посмеяться над всей этой комедией. Пришли к директору, и старый хитрец показал вид, что это желание его удивляет. Объяснился с ним за всех А. М. Груздев, насмешивший всех тем, что повторял беспрестанно, «как мы содержимся на казне и ничем не можем жертвовать, кроме себя». Однако же наконец директор представил министру, что студенты единодушно желают учиться маршировке и ружейной и артиллерийской стрельбе, не прерывая своих ученых занятий, - чтобы быть готовыми защищать отечество в случае нужды. Это представление возбудило в большей части студентов негодование и ужас. Многие решительно хотели отказаться от чести участвовать в единодушном директорском патриотизме. К счастию, представление не было приведено в исполнение, и институт получил только благодарность монаршую за искусный маневр директора».

«В недавнее время запрещено профессорам давать уроки экзаменующимся, а прежде этого Устрялов получал по 25 руб. за урок, и Касторский нажил себе дом частными уроками такого рода, при приемах и выпусках. Петрашевский, кончив экзамен в университете, бегал по коридорам и кричал всем, что латинский профессор поставил ему 5 за то, что он дал ему 200 руб., хотя он ничего не знал. Что касается до здешнего законоучителя, протоиерея Райковского, то он приобрел себе, кажется, всеобщую знаменитость своим взяточничеством. Рассказывают, что ни один студент не пройдет сквозь его руки, не давши ему поживиться за свой счет. В этом году поступали в университет двое моих знакомых, один был совершенно беден, другой имел состояние; они явились оба к Райковскому вместе, и один сказал о другом, что это его родственник, что они – бедные люди, что просят его обратить внимание на них – и дали ему 75 руб. На экзаменах один из них срезался, поп поставил ему α. «Что это значит – единица?» - спросил испугавшийся студент. «Да, единица, - отвечал, улыбаясь, поп, - идите». Оказалось, что он выставил ему тройку. Замечательно, что Райковский не ставит прямо баллов, как другие профессора, но отмечает буквами разных азбук: a, α, N, b, б, β и т. п., значения которых никто не знает. Разумеется, это для того, чтобы не отдать тотчас списков и иметь их в своих руках для поправки. Действительно, студент после плохого экзамена, явившийся к Райковскому и давший ему взятку, может быть уверен, что балл его будет поправлен самим попом».

«Однажды, выходя из университета, он видит, что какой-то человек обращается к швейцару, который шел отворить ему дверь, и спрашивает, кому нужно подать прошение о том, чтобы дозволили слушать лекции в университете. Услышав об университете, которого он почитал себя полным властелином, Мусин-Пушкин без церемонии обратился к спрашивающему и закричал: "Что ты тут расспрашиваешь? А меня, болван, не видишь разве?" Чиновник, хотевший слушать лекции, - был удивлен и отвечал, что он не знает, с кем имеет честь говорить. Попечитель распахнул свою шубу и, указывая на звезды свои, сказал: "Этого ты не видишь? Теперь ты не знаешь меня?.." - "По звездам вижу, что генерал, а по манерам, должно быть, - здешний попечитель", - сострил чиновник... Попечитель тут уже вышел из себя, разругал его как только мог хуже, чуть не прибил, окончил приказанием посадить его в карцер. Случилось, к несчастью, что чиновник этот близок был как-то к Нессельроду; он тотчас ему рассказал всю историю... Нессельрод написал к Норову. Норов призвал к себе Пушкина. Пушкин явился и прежде всего высказал свое оскорбление, что его смеют призывать нарочно, тогда как он имеет такие же права, старше по службе, больше орденов имеет, и пр. Норов, конечно, задетый этим, сказал ему: "Я пригласил вас по праву министра, и только затем, чтобы сделать вам выговор за ваше неделикатное и грубое обхождение с людьми, которые этого не заслуживают. Вы один из представителей русского просвещения, а каким вы себя показываете?.." Сказавши несколько назидательных слов в таком роде, Норов ушел, оставя попечителя в положении, далеко не утешительном».

«Есть у нас один студент, который имеет дар нарисовать карикатуру и вообще сострить... Некоторые из его произведений заслуживают того, чтобы быть отмеченными здесь. Раз он, например, нарисовал ряд попов в ризах и в головных украшениях, которые мало-помалу превращаются совершенно из скуфейки - в каску, а из камилавки - в кивера разного сорта... Подписано "Русское духовенство XX века". Это было в самый разгар военного николаевского деспотизма... Недавно он же нарисовал свиную голову на тарелке и подписал: "Усекновение честныя главы Иоанна Давыдова..." В свиной физиономии, как мне кажется, необыкновенно хорошо схвачено выражение физиономии Давыдова... Он же написал раз комическое представление о том, как конференция Главного педагогического института рассуждала о вывеске институтской. Кроме характера многих профессоров, хорошо подмечено здесь и простосердечие А. Смирнова...

Другой студент, Н, написал недавно премиленькую статейку: "Хоры университетской залы во время концертов". Некоторые черты наших нравов и привычки властей подмечены довольно верно. Нужно желать, чтобы этот молодой мальчик развивался...».

«В университете акт, на котором Срезневский читал речь о палеографических трудах в России. Зыков находит, что его одушевление и жар, с которыми читал он, совсем нейдут к палеографии и что жаль, зачем этот живой, даровитый человек погубил себя мертвым буквоедством. Не разделяя исключительности Зыкова, я, однако, должен согласиться с ним в отношении к Срезневскому».

Добролюбов, Н. А. Собрание сочинений в девяти томах. Т. 8. Стихотворения. Проза. Дневники. – М.-Л.: Изд-во «Художественная литература», 1964. – С. 451, 465-466, 475-476, 486-487, 498-499, 562.